Ну, вот и последний день перед моим отбытием на войну. Опять вечеринка с близкими людьми. Правда, теперь вокруг полно охраны. Так и едем в театр, окруженные самураями с мечами и ружьями. Да, я решил, наконец, приобщиться так сказать к культурной жизни. Она тут сосредоточена на подмостках в Ивовом мире. Тотоми выбрала самый почтенный театр, Сабуро арендовал его на весь вечер и вот я, жена, Го-нара со свитой прибываем в храм Мельпомены. Обычная суета, поклоны актеров, хозяина, который лично выбежал нас встречать (поди не каждый день к нему приезжает Его праздничное высочество).

Император оказывается не только большим любителем сумо, но и заядлым театралом. В Киото лично ставил спектакли как режиссер и даже играл в постановках. Тут же начинает меня вводить в курс дела, ибо я первыми же репликами показываю свою полную провинциальность и неосведомленность.

Программа выступлений на сегодня включает в себя исполнение пяти классических пьес и трёх комедийных сценок кёгэн в промежутках между ними. Антрактов не предусмотрено, зато в зале можно спокойно пить и есть — между рядами ходят специальные официанты, разносящие сакэ и рисовые пирожные. По словам Го-нара, сам театр Но — наследник искусства сань-юэ, завезенного в Японию из Поднебесной почти тысячу лет назад. Китайский вариант уличных представлений включал в себя цирковые номера с жонглированием, акробатами; показ фокусов; исполнение музыки, песен и танцев; мимические сценки с переодеваниями, декламацию стихов. Собственно почти все эти художества я могу вживую наблюдать на сцене.

Под протяжную музыку флейт на подмостках появляются шикарно разодетые актеры в масках. Удивительно, но брови, которые обычно располагаются над глазами, у масок нарисованы почти у корней волос. Первая пьеса посвящена божествам синтоистского пантеона. На сцене появляется пожилой мужчина, который рассказывает историю святыни — золотого веера богини Аматэрасу. После чего перед зрителями предстает и сама Аматэрасу (ее, вернее его — все женские роли исполняют мужчины — спускают вниз на специальных канатах, изображающих лучи Солнца). Богиня в стихах проповедует мир, здоровье и долголетие. Финал — совместный танец Творца Японии и всех актеров.

Вторая пьеса — история духа воина-героя из кланов Тайра. Привидение самурая сообщает нам обстоятельства своей смерти (довольно кровавые), повествует о загробных страданиях и просит священников помолиться за упокой души. Тут же конечно, появляются буддийский бонза и синтоистский поп, читают стихотворные молитвы.

Третье представление — женское. Оно еще называется «пьеса, исполняемая в парике». Опять на сцене дух, правда, теперь женского пола. Дамочка плачется зрителям о своей несчастной любви к принцу Гэндзи. Этот «японский Дон Жуан» соблазнил ее, дочь самурая, после чего бросил. А та вместо того, чтобы отомстить, кончает жизнь самоубийством. Девушки в зале плачут, жена тоже шмыгает носом. А по мне все эти стихотворные сопли унылы до безобразия.

Четвертые и пятые части также не впечатляют. Поднимается тема сумасшествия, а также проделок злого духа в образе ведьмы. И все это длится больше пяти часов подряд! Единственное, что меня примиряет с этой тягомотиной — забавные пантомимы, исполняемые между пьесами. Не исключено, конечно, что я все еще плохо вписан с местный культурный контекст, но судя по тому, что некоторые из моих самураев также откровенно зевают во время представлений, не я один тут страдаю от скуки. Наконец, эта тоска смертная заканчивается, актеры выходят на поклон и мы можем отправляться восвояси.

Глава 28

Перед самым отъездом, жена подарила на прощание нэцкэ — костяного пузатого человечка с удочкой. Сказала, что это Эбису — покровитель рыболовов и торговцев, бог удачи и трудолюбия. Я вообще-то рассчитывал на Бисямона — бога богатства и процветания, который изображается в виде могучего воина с копьем в полном самурайском доспехе. Бисямон является покровителем военных, но Тотоми решила иначе. Вот теперь сижу на военном совете, слушаю своих генералов и автоматически тру животик Эбису. Уж очень нужна нам удача, ибо ситуация складывается почти безвыходная.

Наши войска расположились треугольником на трех небольших холмах, вдоль которых проходит Токайдийский тракт. Основание фигуры смотрит в сторону вражеской армии — на одной возвышенности находится деревянный форт под поэтическим названием Киёсу, на второй — недавно отрытый редут, который мы называем — Большой (пятьдесят шагов в длину). Есть еще и Маленький — тот, который в острие треугольника.

Пушки разделили не по-братски. Киёсу и Большой получили по 9 орудий, Маленький редут — всего 4 штуки. Лагерь войск разбили посередине геометрической фигуры. Между укреплениями окрестные крестьяне построили засеку из бамбука. Вот такая полевая крепость выросла меньше чем за неделю на пути к Эдо.

Спустя сутки появился авангард Ходзе, а еще через день — вся армия Дракона Идзу. Вернувшиеся ниндзя сообщили, что к пятидесяти тысячам самураев Уджиятсу присоединились десять тысяч конницы Такэда. Самого Сингэна, слава богам, не было — всадников возглавлял один из его военачальников. Но мне от этого было не легче. Против шестидесяти полков Ходзе, я мог выставить лишь тридцать, большую половину из которых составляли ронины, молодые самураи, да крестьяне-асигару, вооруженные копьями. Мой козырь — пушки и теппо с фитильными ружьями в первый день так и остались невостребованными. Противник изобразил несколько фронтальных атак, которые заканчивались тут же, как только орудия открывали огонь. А под покровом тьмы, Ходзе совершили обходной маневр с обоих сторон треугольника и отрезали меня от тракта, а заодно и от снабжения и подмоги. Вот такой я классный командующий. Понадеялся на вариант битвы у Хиросимы N2, а противники не идиоты. Сделали нужные выводы и теперь изматывают наши порядки новой тактикой. Наскакивают в рассыпанном строю, обстреливают из луков и ружей, которые также нашлись у Дракона, и тут же при малейшей опасности попасть под бомбардировку — откатываются назад.

Важно понимать, что и лучники, и мечники, не говоря уж о коннице, копейщиках и аркебузирах — это все узкоспециализированные отряды, которые годами оттачивают свое мастерство против конкретных уязвимых мест противника. Конница, особенно тяжелая — как бык корову кроет лучников и мечников. Просто сносит со своего пути всех железным паровозом. Мечники взрезают строй копейщиков как нож консервную банку. Теппо, защищенные гуляй-полем, замечательно выкашивают тяжелую конницу.

Несколько залпов и цвет самурайства отправляется на Небеса. Копейщики, даже яри-асигару из крестьян также отлично сдерживают конницу. Вообщем, камень-ножницы-бумага. Моя артиллерия принесла в этот отлаженный механизм и круговорот некоторый диссонанс, с которым правда Ходзе быстро научились бороться. Строй войска рассеянным строем, вперед пускай лучников и вот уже пушки не так эффективны на поле боя.

В итоге мы тратим порох, силы на постоянное дежурство, а полки Уджиятсу меняют друг друга, отдыхая позади первой линии. На четвертые сутки подобной чехарды, Ходзе внезапно совершили внезапный налет на Малый редут.

Единственное, что нас спасло — это воздушный шар. До моего отъезда, швеи Эдо успели соорудить из шелка оболочку шара; корзину из соломы умельцы сплели уже на месте и каждое утро я приказывал поднимать монгольфьер на тросе вверх. Первый подъем чуть не закончился аварией. Польстившись на славу братьев Монгольфье я решил первый полет совершить самостоятельно. Но то ли теплый воздух из жаровни утекал через оболочку, то ли я оказался слишком тяжел — вместо того, чтобы воспарить вверх, аэростат поволокло под порывами ветра по земле и я чуть не сгорел от вывалившихся углей. Следующая попытка состоялась на следующий день. Старик Абе выбрал мне самого легкого и глазастого подростка из своей «псовой» школы, я вооружил парня подзорной трубой производства Хаяси и мы легко подняли кадета вверх на сорок-пятьдесят метров. Юноша осматривал порядки Ходзе и кидал вниз записки о ситуации, привязанные к камням. Подобный способ разведки поразил всех без исключений — от синоби, до генералов. Огромные толпы самураев скапливались возле воздушного шара каждым утром.